Образ Онегина в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин».
К уже предложенным мною выше
характеристикам Онегина я бы советовал обратить внимание школьников ещё и на
разумную рачительность Онегина. Авторское сообщение о нём: "…Читал Адама Смита”
вовсе не иронично. Что, в частности, показывает его незаурядное умение вести
хозяйство в деревне, где Онегин именно в соответствии с учением Адама Смита
"порядок новый” учредил: "Ярём он барщины старинной // Оброком лёгким заменил”.
"И раб судьбу благословил”, — комментирует эти действия нового помещика автор.
Но не только в интересах крестьян действует барин, он преследует собственную
выгоду. Стоит сравнить двух помещиков — Онегина и его дядю, чьё поместье
унаследовал Евгений. Дядя "лет сорок с ключницей бранился, // В окно смотрел и
мух давил” (то есть пьянствовал: "убить муху” — "напиться допьяна”; В.И. Даль).
Онегин же, как объясняет Татьяне старая ключница, вводя девушку в его кабинет:
"Здесь <…> // Приказчика доклады слушал…” — вникал, стало быть, в
управление хозяйством.
Следует, разумеется,
довериться автору, назвавшему основные черты характера Онегина:
Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлаждённый ум.
И в то же время не нужно
упускать из виду, что таким Онегин предстал перед автором только в начале
романа, в его первой главе, в то время, когда автор "с ним подружился”. Ибо та
же "неподражательная странность”, то есть абсолютно ни на кого непохожесть,
вступает в некое противоречие с писанным по-французски, поскольку он якобы "из
частного письма” ("Доныне гордый наш язык // К почтовой прозе не привык”, —
сказано об этом в романе) эпиграфом к «Онегину», несомненно характеризующим его
героя: "Проникнутый тщеславием, он обладал сверх того ещё той особенной
гордостью, которая побуждает признаваться с одинаковым равнодушием как в своих
добрых, так и дурных поступках, — вследствие чувства превосходства, быть может,
мнимого”. "Особенная гордость” здесь — это особого рода гордыня. Поэтому далеко
не случайно, что автор берёт под сомнение "чувство превосходства”, которое
испытывает Онегин, знающий, по слову автора, людей.
Стоит в связи с этим обратить
внимание школьников на то, что убеждённый в своём превосходстве над светом,
порвавший со светской жизнью, Онегин окажется полностью зависимым от неё,
когда, не желая этого, выйдет на дуэль с Ленским и убьёт человека.
Так что, по всей очевидности,
права Татьяна, загадывая о Евгении: "Уж не пародия ли он?” Онегин действительно
— не подражанье, не ничтожество, не из тех, кто чужой, модной личиной прикрывает
отсутствие своего, — не тот, кто может дать Татьяне исчерпывающее представление
о "шуме блистательных сует”. Онегин — пародия на всё это. Ведь, осмеивая
явление, показывая этим, что сознаёт ему цену, пародия и зависит от того же
явления, потому что, отталкиваясь от него, выставляя его в смешном или
сатирическом свете, из него исходит, находится в связи с ним.
Пушкин, повторимся, дал
возможность своему заглавному герою претерпеть эволюцию, пробудиться душою. Но
верный жизни автор оставил Онегина "в тоске безумных сожалений”. Увы,
соединиться с Татьяной Онегину не дано. Правда, и дано немало — дано любить!
Духовная эволюция Онегина. (По роману А.С. Пушкина
«Евгений Онегин».)
Первая глава романа описывает
его быт, который поначалу мало чем отличается от времяпровождения тогдашнего
молодого светского человека: вино, театр, женщины. Причём жизнь Онегина в этот
период больше похожа на простое убивание времени. Для чего, к примеру, герою
нужно спешить на балет, который он не любит и не понимает? Только подчиняясь
вынужденным обстоятельствам: как же, дескать, не присутствовать в театре, если
там будут все сливки общества! Иначе говоря: поначалу и речи не может быть о
какой-либо оригинальности Онегина.
Однако таков его характер,
что зависеть от пошлости ему оказалось очень болезненно. В конечном счёте "ему
наскучил света шум”. Послушаем автора:
Условий света свергнув бремя,
Как он, отстав от суеты,
С ним подружился я в то
время…
Потому и смог подружиться с
героем автор, что тот отстал от суеты, скинул с себя тяжёлое бремя светских
обязательств. Не во всём, как мы увидим (поведение Онегина на Татьяниных
именинах), отстал, не до конца, как мы убедимся (дуэль с Ленским), выскользнул
из-под бремени. Но правда и то, что дружба с автором, а потом жизнь в деревне
("святая”, — называет её автор) много способствует духовному перерождению
Онегина, который, как пишет автор, вполне мог явить "души прямое благородство”.
Уже приходилось говорить, что
из борьбы с "условиями света” Онегин вышел, поражённый тяжелейшим недугом —
хандрой, которая словно застила его духовное зрение, не давала видеть жизнь в
её естественном свете.
Убийство Ленского заставило
героя остро запрезирать себя, сняться с места, заметаться:
Им овладело беспокойство,
Охота к перемене мест
(Весьма мучительное свойство,
Немногих добровольный крест),
—
пишет об этом автор, который
в лирической концовке романа — в «Отрывках из путешествия Онегина» покажет,
насколько крест, который в этот момент взвалил на себя Евгений, был мучителен
для него.
И кто знает, чем бы всё это
закончилось, не встреть Онегин замужнюю Татьяну, блестящую княгиню, абсолютно
лишённую пошлости. Именно это её свойство заставило Онегина потянуться к ней,
увлечься ею, полюбить её. А любовь — лучшее (единственное) лекарство от хандры.
Даже любовь безответная. Оставив Онегина "в тоске безумных сожалений”, Татьяна
оживила его казавшуюся мёртвой душу.
"…Онегин — добрый малой, но при этом недюжинный
человек…” (В.Г. Белинский).
Белинский дальше так
разъясняет свою характеристику Онегина: "Он не годится в гении, не лезет в
великие люди, но бездеятельность и пошлость жизни душат его; он даже не знает,
чего ему надо, чего ему хочется; но он знает и очень хорошо знает, что ему не
надо, что ему не хочется того, чем так довольна, так счастлива самолюбивая
посредственность”.
Феномен «Евгения Онегина»
заключается ещё и в том, что роман печатался по мере его написания, в течение
семи лет — по главам, которые становились достоянием тогдашней критики. В
последующих главах Пушкин успевал отвечать на появившиеся критические
замечания. Вот и слова о "добром малом” произносит в «Онегине» один из
читателей предыдущих глав, надеющийся, что герой наконец "будет добрый малой,
// Как вы да я, как целый свет…” Это "как я” не укрылось от автора, который в
ответ осыпает самодовольного читателя градом язвительных насмешек: "самолюбивая
ничтожность”, ветреная и злая глупость, какой по плечу "посредственность одна”.
"Добрый малой” в контексте романа — синоним пошлости, а Онегин неоригинален
только в самом начале первой главы. Так что Белинский в данном случае идёт
против пушкинской мысли.
Можно, конечно, так об этом и
писать, подчёркивая, что Белинский прав, говоря о недюжинности Евгения. А
можно, учитывая неопределённость и расплывчатость цитаты, которая станет
заглавием сочинения, сосредоточиться и на доброте Онегина, и на его
недюжинности.
И то и другое легко
обнаружить в тексте.
К примеру, пылкий Ленский
бесконечно рассказывает Онегину о своей любви, о любимой. И Онегин готов его
постоянно слушать. Не спешит разочаровывать: "…глупо мне мешать // Его
минутному блаженству”. Что как не доброе, заботливое отношение к приятелю
проявлено в размышлениях Онегина: "И без меня пора придёт; // Пускай покамест
он живёт // Да верит мира совершенству…”? Отметим, что так думает человек,
поражённый хандрой, то есть не верящий совершенству мира. Разочаровывать
младшего своего приятеля он, однако, не хочет.
Как не воспользуется Онегин и
безоглядной влюблённостью в него Татьяны. Не откажет, правда, себе в
удовольствии прочитать ей проповедь. Но закончит её предупреждением,
показывающим, что он заинтересован в судьбе деревенской девушки: "Не всякий
вас, как я, поймёт; // К беде неопытность ведёт”.
Одним словом, Онегин не раз в
романе являл "души прямое благородство”, и автор запечатлел это в своём тексте.
Что же до недюжинности натуры
Онегина, то её свойствами, несомненно, являются высвобождение из-под бремени
"условий света”, неприятие пошлости во всех её проявлениях и, наконец, главное:
Евгений оказался способен излечиться от хандры, воспрянуть для жизни, вернуть
себе человеческое.
|